7

     “Меня никто не заставит кланяться! Не заставит писать в угоду парижским гостиным. Крестьянином я родился, крестьянином и умру. Всегда буду стоять на моей родной земле и не отступлю ни на шаг.” И Милле не отступал ни перед Деларошем, ни перед Сатоном, ни перед голодом и нищетой. Но чего ему это стоило! Вот сцена из жизни Милле, которая расскажет нам о многом.

     Мансарда. Изморозь на разбитом окне, заклеенном поносками бумаги. Ржавая, давно погасшая печурка. Перед ней груда золы на железном листе. Седой иней на гипсовых античных торсах, на сваленных грудах подрамников, холстов, на картонах и мольберте. На большом сундуке, где хранятся этюды и эскизы, сидит сам Милле. Большой, коренастый. Он очень изменился со дня своего приезда в Париж. Черты лица обострились. Глаза тлубоко запали. В густой бороде появились первые нити серебра. Одиннадцать лет жизни в Париже не пустяк. Особенно если у тебя свой собственный суровый путь в искусстве, если ты не обиваешь пороги буржуазных гостиных, не лицедействуешь.

     ... Быстро темнело. Масло в лампе кончалось. Обугленный фитиль лишь тлел, по временам ярко вспыхивая, и тогда по сырым стенам студии бродили, ползли несуразные багровые тени. Наконец огонек лампы сверкнул последний раз. В мансарду ворвались синие сумерки. Стало совсем темно. Сгорбленная, съежившаяся от холода фигура художника черным силуэтом рисовалась на фоне расписанных морозом стекол. Тишина. Только по потолку ателье бежали, бежали голубые, лиловые озорные блики - огни Парижа, „самого веселого города мира". Где-то за стенами студии кипела, бурлила сытая, роскошная жизнь буржуазной столицы, сверкали рестораны, гремели оркестры, мчались экипажи. Все это было так далеко и, впрочем, так близко... Почти рядом. Но только не для художников, ищущих язык правды, не угождающих вкусам Салона. Внезапный скрип нарушил печальную тишину.

-    Войдите, - почти прошептал Милле.

     В мастерскую проник пучок света. На пороге стоял Сансье, друг живописца. Он принес сто франков - пособие для  художника
    

-    Спасибо, - промолвил Милле. - Это очень кстати. Мы уже два дня ничего не ели. Но хорошо, что хоть дети не страдали, у них все время была еда... Он позвал жену. - Я пойду купить дров, потому что мне очень холодно.
Больше он не добавил ни слова, вспоминает Сансье.
Думается, что комментировать эту сцену, рисующую быт одного из великих художников Франции, неуместно.